Грустные истории от тёти Иры.

НЕБОЛЬШОЙ ЭПИЛОГ

Не любимый племянник Саша теперь звонит каждый праздник. И мне радостно, когда в его голосе всё чаще слышны нотки теплоты, беспокойства. Может он понял, что в этой жизни много чего за деньги не купить?
А вот любимый племянник Саша посредством жены послал меня на три буквы. Он сейчас помощник губернатора, не будем уточнять какого, но своего материального благополучия достиг. Почему послал? Да приснился мне однажды его покойный папа, мой деверь, и просил передать, чтоб Саша сделал кардиограмму. Я ж не виновата, что мне свойственно чересчур паниковать, я и сама себя частенько такой паникой пугаю! Вот и в этот раз в пять утра позвонила Сашке, лучше б он не взял трубку... Но по долгу службы он как раз и встаёт в такую рань. А я спросонья ляпнула, что, если не сделает кардиограмму, то уйдёт вслед за папой... Хотела, что называется, припугнуть.
Разумеется, через пару дней, когда я решила проконтролировать племянника, трубку взяла его жена и прямым текстом сказала, что я "не адекват", и чтоб "закрыла каркало".
Я ж не виновата, что покойники снятся только мне?
Вот любимая мама недавно приснилась и попросила пирожков. Так я встала в три часа ночи и давай жарить, шкварить, её любимые "тоненькие, пресные, с картошечкой". Да, я "не адекват" , это во мне есть....
И когда меня на днях спросили, почему я не еду в Одессу, где таким как я обещают зарплату от 12 до 25тыс., я ответила словами классика: "Деньги дают всё, кроме любви и покоя". А с возрастом всё больше и больше нужно именно последнее, первое как-то теряет значение. Пить-гулять не хочется, обжорство грозит ожирением, дорогие тряпки не привлекают, да и сам шопинг только утомляет. Зачем тогда они, эти деньги? Купить моторку и авто? Так я водить не умею. Да ну их, эти длинные рубли, от них одна головная боль, плюс куча прихлебателей...
А вот любовь и покой я нашла на Бароновке. Правда люди с их бесконечной жаждой наживы потихоньку меня и оттуда выдавливают. Ну ничего. Если выдавят окончательно, поеду в Одессу - там море большое, всем хватит. Выплыву на середину, получу свой покой, а потом в толпу - за длинным рублём. Мечтать не вредно, да?

О, ну це я бачу що ти вже дозріла щоб купити скутер
Хоча ні - електровелосипед, на ньому без прав можна їздити.

Смерти моей хочешь, Карась? Не дождёшься!
Два раза в жизни меня за руль садили:
1. Папа попросил жать педаль газа в своей "копейке", чтоб не заглохла, а сам пошёл закрывать ворота. ПАПУ ЧУТЬ НЕ ЗАДАВИЛА.
2. Будущий муж дал порулить своей "Явой", а я перед этим каталась на спортивном велосипеде, где тормоза на руле. Финал предсказуем: перепутала тормоз со сцеплением и со всей дури давила на руль, пока "Ява" из-под меня не вырвалась, умчавшись в ближайший овражек.
БОЛЬШЕ ЗА РУЛЬ НЕ СЯДУ!

СОВЕСТЬ.

Я объявила забастовку. Лучше буду голодать, чем работать за копейки! Какая-то тётя просто взяла и согласилась шить в два раза дешевле, чем я. Ну и пусть шьёт, а я подожду, потерплю, но унижать себя не дам.
Прошёл месяц. Сбережения мои усыхали, клёва, как назло, не было и, хотя от рыбы меня давно тошнило, я всё чаще поглядывала на небо да на барометр. Может начинать подыскивать другую работу? Нет, что-то здесь не то, нужно подождать, - шептала интуиция. Ведь уже не первый год в шитейном бизнесе, и понимаю немножко больше, чем когда-то.
Кошка орёт благим матом, нужна таблетка «антисекс». У собаки блохи завелись, тараканы обнаглели, прогулочные тапки порвались – всё в кучу. Как будто дожидались, когда деньги кончатся. Терплю. Выжидаю. «Блеск и нищету куртизанок вспоминаю», был такой фильм в моём детстве. Что такое «куртизанки» я понимала плохо, но запомнила, как она покончила жизнь самоубийством накануне объявления её богатой наследницей. То есть буквально сутки не дотерпело. А я дотерплю. Тем более что «дед» - так мы в шутку называем нашего работодателя – уже приезжал пару раз. Чего хочет, я так и не поняла, но видно что-то там не всё хорошо с новой-то швеей.
Охо-хо-хо-хо… Пойду, что ли, попытаю счастья на дальнем ставке? Давно там не была, пёхом километров пять добираться. Может клюнет хоть что-то? А вокруг темь непроглядная. Мало того, что месяц молодой, словно ниточка, так ещё и тучи небо заволокли. Страшно…



Если б не собака, то, наверное, никогда бы не отважилась на такой подвиг. Толку от неё мало, сама от всего шарахается, но хоть предупредит, если кто-то за кустом прятаться будет. Вот и сейчас какой-то тёмный силуэт вывалился из-за дерева прямо на нас. Собака сказала «Гав!» и дёрнула за поводок в противоположную сторону. Я пискнула «Ой!» - и проглотила подскочившее к горлу сердце. Если бы была одна, то развернулась бы и дёрнула домой. А так, с «охраной» вроде бы и не очень страшно. Размеры-то у собаки внушительные, а что у неё в голове, даже я не знаю.



Лесок на пути. Метров двадцать в ширину, не больше. Но, пока его прохожу, вспоминаю и маньяков, и вурдалаков, и бешенных лисиц, и даже светящиеся цветы папоротника, поскольку ночь Ивана Купала на носу.
Фух! Вот и лесочек позади. Дальше посёлок. Первый фонарь радостно встречает меня под чьей-то яблоней. Где-то за горизонтом еле-еле сереет рассвет. Ой, что это? Глянь, и вправду кошелёк лежит прямо на дороге. С моим-то везением? Никогда ведь в жизни и пяти копеек не находила!
Первая реакция: поискать ниточку. Потом: стоп! Какая ниточка в четыре утра? Вторая реакция: схватить, оглянуться, положить в карман. И потом уже, слегка передохнув, под следующим фонарём рассмотреть содержимое.
Внутри пачка так себе, не очень. Но в середине имеется крупная купюра. Одна. Но ого! Вот это да! Самая крупная, что имеет наша страна!
И опять кошелёк в кармане, лоб в испарине, а перед глазами маячит здание сельской церквушки, невесть откуда вынырнувшее из-за кустов. Вроде как впервые здесь прохожу, можно подумать никогда не видела его. Вот грех-то какой, воровкой себя почувствовать! И чему я радуюсь? Чужому горю? Кто-то ведь потерял, а ты, бесстыдница…



Но потом церквушка снова тонет в кустах, а я начинаю строить планы. Какой там клёв к чёртовой матери! Я чуть не прошла мимо ставка. Но потом вернулась, села под кустик и вникла в содержимое кошелька. Фотографии нет, адресов тоже никаких… Куплю себе окорочок копчёный… Никаких особых примет, опознавательных знаков, ничего… Нет, целую курицу куплю… Наличности около двухсот гривен. Больше чем моя зарплата бухгалтера в прошлом году. Ну, скажем так, с прежними расценками у «деда» сейчас за неделю я бы заработала столько же. Но пожрать себе первым делом организую. Да, и за горячую воду надо бы что-то кинуть, а то грозятся в суд подать. Не мешало бы и на телефон что-то кинуть, а то уже и на смс не хватает. Ах, а ещё «антисекс», «антитаракан», «антиблох»! Нет, но прежде всего пожрать… Какого чёрта я на ставок-то припёрлась, всё равно клёва нет! И стыдобища-то какая, в чужих вещах ковыряться…
Ну, раз пришла, нужно хоть удочки разложить. Спиннинг, что ли, опробовать? Так прикольно цеплять водоросли маленькой блёсенкой, вроде как окунь по ней бьёт. О! И вправду окунь! Это первый, самый первый окунь в моей жизни, попавшийся на блесну! Такое чудо, а я толком и не поняла, не рассмаковала. Он висит под пучком водорослей, малюсенький такой, зато рот больше блесны. Как и мой аппетит. Я бы сейчас с таким удовольствием курочку умяла…



А вдруг у бедолаги это последние деньги? Вдруг дома злая жена, голодные дети? Да ну его, нечего по ночам шляться. Ещё и наверняка в пьяном виде. Трезвый разве бы не услышал, как кошелёк об асфальт шлёпнулся? И не просто шлёпнулся, а в тишине. Какие могут быть звуки на окраине посёлка посреди ночи? Будет тебе профилактика, пьянчужка непутёвый, впредь следи за своими деньгами. Всё равно ведь пропьёшь!
На удочку что-то клюнуло. Подсекать даже не стоит, и так понятно – мелочь. Ну конечно – линёк. Такой же микроскопический, как окунь, есть нечего. Ничего, хоть кошке праздник будет. Да и я радоваться должна вроде как, ведь какое счастье: найти кошелёк! Не пустой. В период личного финансового кризиса. На голодный желудок. Но ведь чужой!



А не пошёл бы он к чёрту, этот проходимец? Небось копейки нищему не подаст. Жену, поди, лупит. В пьяном виде детей пугает. Противный такой, грязный, замусоленный, как и его кошелёк. Запах от него, скажем прямо, неприятный. Как, впрочем, и от моей совести…
Опять линёк клюнул. Сегодня явно кошкин день. Она, правда, предпочитает карасиков и краснопёрок, ну ничего, ведь столько дней вообще рыбы не видела. Обрадуется и бронированному окуню, и сопливому линьку, состоящему в основном из кишок. Так, пора сматываться. Спина затекла, рыбачки расходятся, да и курочки очень хочется.
Дома мужу смс сбросила, он у меня гастарбайтер, деньги раз в полгода привозит. Совет у него спросила, что с находкой делать. Ответил, что «если нет адреса, считай, что клад нашла». Успокоил. Сказал, что нужно было деньги там вытащить, а кошелёк выбросить, чтоб чужую грязь в дом не тащить. Но так воры поступают, я знаю. А я не вор. Мне просто очень кушать хочется…
Через полчаса денег уже не существовало. Холодильник был забит всякими вкусностями, кошка уминала рыбу с «антисексом», собака сверкала новым ошейником от блох, тараканы уже начинали своё предсмертное рандеву по стенам. Теперь оставалось оплатить воду и выбросить кошелёк в мусорное ведро. И тут…
Ой, что это? Как это я раньше не заметила потайного карманчика? А в карманчике-то кредитная карточка! А на ней-то фотография и магнитная лента – старый образец, явно из сберкассы. Ой, что же теперь делать? Денег-то уже нет…
Никогда не забуду его имя и отчество. Успокаивала себя, глядя в его глаза. Во-первых, рожа-то и правда ханурная, даже если и получился плохо. Рыжий, наглый, взгляд совершенно бессмысленный, там только водка и секс. Да и ещё и молодой к тому же. А ведь, судя по состоянию кошелька, должен быть старый, грязный, вонючий пердун. Нет, не буду его жалеть. Вон рожа-то какая толстая, небось кушает хорошо.
Но совесть моя ещё толще, она никак не хочет умирать. И я отношу карточку в сберкассу, говорю, что нашла на дороге. Как же было стыдно, когда очередь на меня смотрела, словно на героиню, а кассир даже спасибо сказал. Удрала, опустив голову и не сорвав до конца оваций. Пошла в аптеку и купила снотворного. Нет, не травиться, а совесть усыпить. А то так и не засну до скончания века.
И приснился мне в ту же сытую ночь президент. Будто еду я в троллейбусе, и у меня жутно болят ноги. А Он вышел в проход, глянул на меня и сказал, чтоб немедленно переодела брюки. Действительно, мои брюки были одеты наизнанку, словно моя душа в тот день. И пока я их переодевала, Он, чтоб отвлечь внимание публики, толкал речь. Речь его была бессвязна и не членораздельна. Явно выпил товарищ.
- Леонид Данилович, - сказала я, застёгивая брюки, - я и раньше Вас не уважала, а теперь совсем уронила в своих глазах.
Президент сверкнул в мою сторону не двусмысленным взглядом и исчез. «Будут брать на выходе», - подумала я и тихо прошептала в сторону соседки:
-Тётенька, я вам сейчас телефончик чиркну, позвоните, пожалуста, родным, когда меня увезут.
Шепнула и задумалась: чей телефончик-то? Одна я в этом городе, совершенно одна. Маму волновать нельзя, она старенькая, у неё сердце больное. Муж из зарубежья, у него контракт. Лучшую подругу на днях на ПМЖ в Израиль спровадила, и всё. Так что звонить некому. И так жалко мне себя стало, что даже сразу и не поняла, что в дверь стучат не ОНИ, а это я проснулась просто.
- Представляешь, Ирина, - стоял на пороге запыхавшийся «дед», - Эта бабка, конкурентка твоя, зараза, передрала мои выкройки и теперь стоит на базаре, моими кепками торгует! Ну нет у людей совести, совсем нет! Возвращайся ко мне, Ириска, а? Я тебе расценки подниму…
2001г. Полтава.

НАТАШКА-СВИНОМАТКА.
Детство своё я провела в «фавеллах» донбасского разлива. Это был микрорайон Малая Вергунка в городе Луганск. Вернее, сначала этот город назывался Луганском, потом стал Ворошиловградом, и в начале 80-х, если не ошибаюсь, снова стал Луганском. Папа так номер и не менял на машине. Как купил «копейку» в 1971, получил номера «87-17лул», так и оставил вплоть до начала 2000-х, когда машина при варке днища вспыхнула и сгорела. Номера всегда выглядели как чёрная квадратная табличка с белыми выпуклыми буквами. Я почему так хорошо запомнила? Да потому, что периодически цифирки наводила белой масляной краской. Любила я машинку очень, даже портреты её рисовала. А лет через 10 после того, как папа её купил, я взяла машинку и помыла. Папа тогда её не узнал, подумал что это «Жигуль» Ерошина, который часто ставил свою машину у нас во дворе. За десять лет забыл, что у нас «кофе с молоком», а у Ерошина просто «белый». После этого мыть запретил. Во-первых: вылезла вся ржавчина, а во-вторых: не понял, где делась наша машина, если стоит «копейка» Ерошина и всё? Во двор-то помещается всего одна машинка! Короче, папа испытал стресс, потом микроинсульт, и больше я его не волновала. Хотя сама, открывая мир люмпенов и маргиналов, испытывала стресс за стрессом. Но это называлось «опыт и прозрение». О чём, собственно, и хочу сейчас вам рассказать.

Семья у нас была довольно интеллигентная. Друзья у папы были все воспитанными, матов я не слышала вообще. Поэтому когда в доме рядом с нами поселились приезжие дети, и я услышала от них слово из трёх букв, то пошла сразу к маме узнать значение нового слова. Мама сказала, что «так говорят пьяные дядьки», что это слово нехорошее и его только хулиганы на заборах пишут. Этого было достаточно. Хулиганы и пьяные дядьки — для меня это самый низ, в который опускаться не хотелось.

Но друзей в моём районе было очень мало. Улочка состояла из стариков и старушек, играющих каждый вечер в лото да домино. А тут через два дома заселилась целая семья с кучей детей. Какая радость! Хорошо, что дружила не долго. Один раз понесла свой любимый мячик, чтоб сыграть с ними в волейбол, и они его украли. Просто послали меня за водой, а когда вернулась, сказали, что мячика нет. Порвался, потерялся, собачка унесла — какая разница? Нет и всё. Мне было 7 лет, им лет по 12-14, так что спорить не стала. Плакала долго, ещё и от родителей получила нагоняй, за то, что «потеряла» мячик. В версию о воровстве они не поверили. У нас вообще не понимали это слово.

И хорошо, что те дети быстро съехали. Зато на их место вселилась семейная пара — молоденькая, «глубоко беременная» девушка и симпатичный парнишка. Такие приветливые, такие весёлые! Они меня сразу приняли как родную. Вместе ходили рвали ветки с нашей вербы на вербную неделю, пели песни, палили костёр. А потом я узнала, что они ограбили хозяйку дома, и их посадили. Вот тогда я и получила очередной стресс: разве может быть беременная девушка, которая поёт песни и ломает веточки для церковного праздника - воровкой? Но, оказывается, бывает и такое…

Дом тот разделили пополам, сделали на два входа. Одинокой бабушке Васелисе надоело, видать, жить с квартирантами на одной жилплощади, она вторую половину продала. И заселились туда постоянные жильцы, эталонный образец маргинального общества, как это я понимаю сейчас. А тогда я даже обрадовалась. Потому что там было две девочки, к которым я сразу же помчалась знакомиться.

Что такое «маргиналы»? Это люди, которые не вписались в социум, не смогли приспособиться и начали пить, вести аморальный образ жизни, и т.д. и т. п. Эти люди не пили. Но, приехав из Усолье-Сибирска, так и не вписались в жизнь Донбасса. Хотя… Кто его знает, как они «вписывались» там? Да и здесь почему не вписались? Частично ведь да? Младшая сестра стала нормальной, дядя у них получил квартиру и заимел нормальную семью. Но там всё скучно и обыденно, писать не о чём. А вот остальная, так сказать, часть, это очень поучительные персонажи, как не надо себя вести, чтоб не попасть в анналы интернетовской памяти в таком нелицеприятном виде. Я даже фамилии и имена не буду исправлять, уже нет из них никого. А те, что остались, вряд ли умеют ни то что пользоваться интернетом, но даже читать...

Маленькие девочки тянутся к старшим подругам. Там было две сестры, я подружилась со старшей. Младшую не воспринимала совсем, она была мне не интересна, мелочь белобрысая. Старшую сестру звали Наташка. Фамилия их была Кузебердины. Больше я таких фамилий не встречала, поэтому и запомнила навсегда. Наташке было лет 15, мне около 12, а Ленка — младшая — совсем мелюзга, она ходила в первый класс. Бабушка делала с ней уроки, ставя возле круглого стола свой костыль. Бабушка была одноногой. Что не мешало ей ходить каждый день на трамвайное кольцо метров за 800 от дома и торговать там всем, что бог послал: семечками, мочёными яблоками, жасмином, который зацвёл во дворе. Бабушка была их кормилицей. При этом совсем не жадной. Она не давала только семечки, которые можно было продавать до бесконечности. Но яблоками угощала, и жасмин с куста во дворе можно было ломать. С тех пор я ненавижу этот запах — поставила однажды на ночь возле кровати и чуть не задохнулась, до того он резкий.

Я вместе с Наташкой относила вёдра с табуреткой на остановку, бабушка костыляла на одной ноге за нами. Вечером мы её забирали. Это был определённый ритуал. Потому что тогда мы могли доедать остатки. Почему эта бабушка не пекла пирожки, как моя почти каждый день, я не знаю. Но оно, может быть, и к лучшему. Потому что именно там я попробовала впервые варёную колбасу, мои такую не покупали. И ещё ела бутерброд с маргарином и сахаром, что у нас тоже было не заведено. В нашем доме на масло клали несколько зёрнышек красной икры. А колбасу покупали только копчёную. Ну, максимум папа мог кусок рулета за 2.80 приволочь, и то если в институтском буфете была уценка. А тут докторская колбаса, новые вкусы, такое открытие! Кстати — понравилась. Но как потом ни клянчила купить, не покупали. Приходилось есть у Наташки. Хорошо что не требовали ничего взамен, не жадные люди были. Любила я даже их в начале.

Но что-то уже тогда было не так. Запах в прихожей, странная мебель, грязь и копоть на стенах, маленькая комнатка без окна с железной кроватью. И телевизор. Такой крошечный, что нужно было напрягать глаза, чтоб что-то увидеть. Кажется «Рекорд». Это при том, что у нас в зале стоял «Электрон», самый большой, который можно было смотреть даже из прихожей. Помните, на длинных таких ножках? А у них… Эти жуткие потрескавшиеся чашки… Там я впервые увидела грязь внутри них. Мне объяснили, что это «налёт из-за чая, который не отмывается». Я подумала, что у них какой-то особый чай. Поэтому пила его с кайфом, потому что у нас не такой. Да ещё с бутербродом из варёной колбасы — это был праздник живота! Который, к слову, потом бурлил и бурчал внутри долго-долго. А потом выходил очень трудно, без всяких там салютов и конфетти...

Куда смотрели мои родители? Им было некогда, они делали свои головокружительные карьеры, строя развивающийся социализм.

Дом этот стоял на краю оврага, на самом обрыве, и зимой с горки я приходила вся в снегу, не гнущаяся и обледеневшая, словно фанера. Как не убилась, не знаю? Но гоняли мы на картонках, коньках, лыжах и задницах просто так, что штаны протирались насквозь. При этом ела что попало, из какой попало посуды, и подозреваю, что именно там я подцепила свой первый педикулёз — попросту в моей голове обнаружились вши. Мама их выдрала вместе с половиной моей роскошной косы, выжгла керосином и ещё какой-то вонючей шампунью, и отпустила назад, к той же Наташке. Но уже без хвоста, а с короткой модной стрижкой. Сэссон, помните?

Маленькие девочки быстро влюбляются. А у них появился дядя. Я так поняла, что это был бабушкин сын, брат мамы Наташки. Наверное младший. Потому что потом я насчитала ещё двух — то ли братьев, то ли детей. Один жил в канализационном люке, но об этом позже. Другой — дядя Витя — в девятиэтажном доме, но о нём я уже писала. А тут появился Вася. Или может не Вася? Хотя я помню его именно под этим именем. Может потому, что как раз тогда вышел фильм «Старший брат» с Боярским и Караченцевым в главных ролях. И там был брат Крючковой Вася, самый младший, миленький такой, с родинкой у рта. Так вот младший дядя Наташкин был похож на него. А в кого влюбляются обычно 13-летние подростки? Правильно, в актёров. Какой же это кайф — видеть «актёра» у себя под боком, да ещё и родственника своей подружки!

Правда, дядя об этом так и не узнал. Он приходил очень редко, я ждала-ждала его появления, но потом влюбилась в Сашку Иванченко с соседней улицы, и дядя отошёл на задний план. А какой был дядя… Запомнился один яркий его приход из-за яра. Он поднимался со дна оврага как божество: орал переносной магнитофон «Весна 212», на ветру развевались брюки-клёш, сверкала нежная улыбка с родинкой у рта…
Лет через 15 я его по этой родинке и узнала. Приехала в родной город вся такая в «фирме», по-багатому. Плыла по кварталу Молодёжному секси-павой, мужики оборачивались. И тут за мной увязался мутный, скрюченный тип. Он полз следом, улыбался, канючил гунтявым голосом: «А пошли ко мне? У меня есть музычка, винцо… Пошли? Ну пожалуйста...» Я увидела эту родинку и содрогнулась. Куда делся тот яркий красавец в брюках клёш? Неужели слушает всё тот же магнитофон с орущей во весь голос «Если б я был султан»?
С Сашкой Иванченко тоже вышел облом. За ним увивалась вся улица, а он выбрал Наташку. О моей симпатии никто не знал, но я всё же обиделась. Когда Наташка со смаком рассказывала, как они целовались с Сашкой, мне было очень больно.

Не помню в какой момент я перестала дружить с ней, но кажется вовремя. Потому что потом такое началось!

Последнее, что помню из наших разговоров — это рассказ про извращенца, который ананировал на их окно. Там жило 4 особи женского рода разных возрастов, но почему-то все показывали пальцем на Наташку, видя этот подтёк застывшей семенной жидкости на стекле. Не знаю, почему она его не вытерла, может быть гордилась? Ещё сказала, что знает кто это сделал. Там на углу жили 4 брата Козаченко, Коля был старшим. Младшенький Юра мне нравился — такой же кучерявенький блондин, как и Иванченко. Мне с детства нравились беленькие мальчики, это потом я узнала источник своего сложившегося секси-типа — по бабушкиной линии я чистая татарка!

Так о чём это я? Ах да, о Козаченко! Так вот пятно на стекле сделал старший брат. Сейчас, анализируя его поведение, я думаю, что он в семье был альфа-самцом. Потому что младшенький, который мне нравился, был до того забитым, что даже погулять в нашу компанию не выходил. Пробегал мимо с опущенной головой, даже глаз не поднимал. Страшно быть самым младшим из четверых пацанов в семье маргинального типа. Колька может и был альфа-самцом у себя в семье, но против Сашки Иванченко мелковат оказался. Поэтому молча завидовал ему, по ночам заглядывая в Наташкины окна. Я была далека от всего этого. В тот период моей настольной книгой были «Алые паруса», представляете? А тут Наташка со своими «женихами», пукающими во время поцелуя и трущимися ночью об окно. Причём, рассказывала она об этом всём так весело, и обижалась, если мне было не смешно! Ушла я от Наташки, больше не вернулась.

Ах, да, ещё про дядю из канализационного люка чуть не забыла! Это был, наверное, самый старший сын бабули. А может быть и брат. Тогда я впервые увидела бомжа, а возраст у них, сейчас-то знаю, определить нельзя. В памяти яркой картинкой запомнился человек, поднимающийся из-под земли вместе с облаком густого пара. Была зима. Он приходил к Наташкиной семье покушать. Дальше его выгоняли. Он шёл в люк теплотрассы, там была его постель. Потом пропал. И хорошо. Встречать его было как-то жутковато. Хотя… Там было много мрази и без него.

Мама перед смертью призналась, что её изнасиловали. Теперь я понимаю её навязчивую идею срочно купить большую собаку. Тогда она осчастливила меня овчаркой Дайной, отдав за неё почти всю зарплату. Я смутно помню тот момент, когда мама среди ночи ворвалась в дом и набросилась на отца с братом, которые смотрели футбол и не встретили её с вечернего отделения института, где она училась после работы. Я только слышала этот шум из своей комнаты, но выйти не отважилась, заснула дальше. Потом она мне рассказала, что прибежала со штанами в руках, в разорванных трусах, и била по лицу этими штанами отца. Собралась уходить в общагу при институте, чтоб доучиться. Тогда брат начал её встречать. А через год уже и я могла с собакой встретить. Мне в этом плане повезло, меня никто не тронул. Невестке тоже досталось — однажды брат опоздал, и встретил её со второй смены на полдороге с полным ртом крови и без переднего зуба. Насильник зажимал ей рот, она укусила его за ладонь, и он вырвал её вместе с зубом. А тут и брат подоспел. Чем бы всё кончилось, был ли у маньяка нож?

Я закончила школу, потом институт. Кстати, школу «бандитскую», которая меня многому научила, в том числе и походке «уверенного в себе самца». Может поэтому маньяки меня и не трогали. Даже без собаки я была довольно крупной со своим гренадёрским ростом и накачанными поводком от овчарки руками. Да и институт был очень престижным. А это прибавляло уверенности в себе, наглости, что ли? Трусоватые, сексуально озабоченные гиббоны обычно на таких не зарятся, им нужен женский визг и цоканье каблучков.
Вот такая вот каша была в моей жизни, такой винегрет. Защитила диплом, в тот же год вышла замуж и переехала в Полтаву, благословенный город, где живу и сейчас. А в Луганск приезжала первое время каждую неделю. Благо был прямой поезд «Полтава-Луганск», и билет стоил 9 рублей. Кстати, с эти поездом у меня тоже много связано. Однажды меня побил и ограбил бригадир проводников. Я об этом обязательно напишу, но не сейчас.
Приезжая в город детства, я непременно натыкалась на Наташку с огромным пузом. Она постоянно была беременна. У Сашки в пьяной драке убили брата. Сам Сашка сидел. Потом он вышел и приставал ко мне. Жаловался на больную печень, на отбитые почки. В общем стандартно «давил на жалость», как это любят делать типочки его подвида. Стал он страшным, а был ведь такой красавец! Я думала, что Наташка вечно беременна от него, и однажды спросила. Он оскалил чёрные зубы, и рассказал, как ещё тогда, при «первой любви» пустил её по кругу с братом в извращённой форма, потому что «иметь натурально» брезговал. А она всем подружкам что-то там про поцелуи рассказывала...

Ну и ладно. Так это ещё не всё! Оказывается, она рожает каждый год, неизвестно от кого. Девочку продала за 100 рублей, это видел Колька Козаченко, она это напротив его окон сделала. Подъехала чёрная «Волга», Наташка взяла деньги, отдала свёрток с ребёнком и ушла. Мама её заболела психическим заболеванием, ей ставили диагноз шизофрения. Я её не видела, но моя мама к ней приходила после того, как Наташка обворовала наш огород. Единственное, что я поняла из рассказа своей мамы, так это то, что Наташкина мама всё время хихикает, рассказывает о том, что у неё было 10 внуков, но осталось только два: одного усыновила Ленка, а второй и лазит по чужим огородам, так что это не Наташка.
Вряд ли маленький мальчик мог унести дюр-алюминиевую крышу с навеса в огороде, а потом и железный забор. Так что дружба с Наташкой превратилась во вражду. Она меня долго обходила стороной, но однажды присела рядом на лавочку, что меня удивило. Эти «люди» чувствуют, как никто, настроение собеседника. А в тот день я была благосклонна, даже хотела дать ей совет. Спросила, почему она не делает аборты? Знаете, что я услышала в ответ? Дословно: «Так это же больно! А рожать, как запор — поднатужилась и выпало»…

О чём ещё можно говорить с женщиной, для которой процесс рождения ребёнка ассоциируется с запором? Если следовать по цепочке, то логическим завершением родов у неё был человеческий экскремент? Тогда она не продешевила даже, продав один из них за 100 рублей.

В последний раз я видела её в начале 2000. Худая, чёрная, без передних зубов, с обвисшими под грязной майкой когда-то выдающимися сиськами, она трусливо пробежала мимо меня, сделав вид, что сильно занята. Я поманила её пальцем, но не успела догнать. У мамы к тому времени начали пропадать даже помидоры, и под забором откуда-то вырос огромный куст конопли. Наташка бегала хорошо, это единственное, что от неё прошлой осталось.

В следующий свой приезд я видела дядю Витю, курящего возле того дома. Хотела подойти разузнать, но не люблю выслушивать плохие новости. А что там может быть хорошего в такой ужасающей семье? Дядя Витя внешне не изменился, хоть и прошло уже лет 20 со дня моего детства, когда я ездила с Наташкой на его дачу. Люди, которые не меняются с годами, пугают ещё больше, чем стареющие. Это значит, что они лишены эмоций, значит цинично наблюдают за страданиями близких со стороны. Или ничего не выносят из жизни, никакого опыта, не делают никаких выводов для себя. Работа мозга, метания, раздумья, сомнения — всегда отражаются морщинами на лице. Всегда. Я не видела умных людей, сохранивших детское выражение лица до самой старости. Так что может быть и правильно, что я не подошла тогда.

«Сарафанное радио» мне и так донесло, что Ленка замужем, работает, живёт обычной жизнью простого обывателя. Она усыновила одного из Наташкиных детей, хотя своих по лавкам двое. Дом продали. А Наташка живёт где-то «возле магазина».
Любопытство меня и туда понесло, к магазину. Правда ещё лет через 10, когда я приезжала маму хоронить, а это было уже после бомбёжек 014-го года. Некогда процветающий магазинчик оказался заброшенным, и уже давненько, видать. Внутри раздавалось эхо, завывая трубным завихрением розы ветров. «Акустика потрясающая», - подумала я. Кто-то негромко разговаривал внутри, и было слышно каждое слово. Почему я решила, что Наташка живёт именно там? Ведь рядом стояло много дешёвых домов — без ремонта, пустых, полуразвалившихся. Может даже бесплатных, потому что Луганск опустел. Но почему-то Наташка у меня ассоциировалась только со своим дядей-бомжом, выползающим из-под люка. Даже со своим другим - дядей Васей, местным «пикапером» - она не вязалась, тот жил в квартире. Наташка должна была стать бомжихой, иначе никак. Свиноматки всегда завершают свой жизненный путь либо на бойне, либо на мусорке. Хотя… Жизненный путь — это слишком пафосно для такой особы. Разве она жила?

ПАПИН ДОМ.
Папа был тираном и женоненавистником. Рассмотреть его лицо и потрогать волосы я смогла только тогда, когда он лежал в гробу. При жизни близко не подходила, боялась получить. Но какие он растил деревья, и как плакал на похоронах бабушки! Значит у него была всё же душа?
Мой сын говорит, что у мужчины две головы, и на обе одновременно крови не хватает. Это сейчас я понимаю мужчин с южным, горячим темпераментом. Тех, которым положен по природе гарем, а не одна-единственная капризная женщина, которая к тому же ещё и девочку рожает. Это теперь я знаю, что по папиной линии я чистокровная татарка, а тогда фамилия Ропаева мне ни о чём не говорила, кроме как о том, что это девичья фамилия бабушки. А папа так вообще был Мусатовым. Ходили слухи, что дед переделал фамилию с Мусаева, когда были гонения на крымских татар, но откуда взялись эти слухи, я так и не знаю. Так же как и то, откуда взялся мой дед, который умер от голода в 1945 году и похоронен где-то возле дороги. Ни одного родственника по его линии в моей жизни так и не всплыло.
Папа мой был выдающимся хозяйственником. Сейчас такие слова модно говорить о мэрах. Мой папа стал бы неплохим градоначальником, родись он в наше время. Только вдумайтесь: он подал идею создать машиностроительный институт и стоял у его истоков. Для тех, кто знает этот институт, о многом скажет моя гордость. Я горжусь, что закончила Ворошиловградский Машиностроительный институт, в народе «Машка»! Потом он стал Восточно-Уркаинским университетом, и там появился факультет журналистики, о котором я когда-то мечтала. А теперь он Восточно-Европейский, потому что в ЛНР так же уничтожают всё украинское, как у нас русское. Надеюсь, это временно.
А какой сад заложил мой папа! Откопала вот малюсенькое фото, сделанное на любительскую «Смену» в 60-е года. Здесь видно маленькие саженцы на переднем плане. А там, где я, уже огромный сад. Как я жалею, что не наделала много-много фоток этого сада. Я думала, что он будет вечным, как и всё из моего детства. Но нет, остались только воспоминания. Которые гложут моё сердце до такой степени, что хочется хоть с кем-то поделиться.
Папа родился в 1926 году. Он был последним, выжившим ребёнком у моей бабушки. Сколько их было и почему они умирали — в семье на эти темы было наложено табу. Моя болтливая мама перед смертью только рассказала, что был один страшный выкидыш, когда бабушка вышла замуж по большой любви за красавчика матроса в Севастополь. Он её побил сильно. Она лежала в луже крови, а свекруха переступила через неё и ушла. Так она потеряла ребёнка от матросика. Больше я ничего не знаю. Знаю только, что бабушка была бесконечно доброй, хоть и пережила массу страшных событий: первую мировую, революцию, голодомор, вторую мировую, разруху и неурожай после неё. И осталась до самой смерти доброй, терпеливой, заботливой, - такая жизнь её не озлобила. Бабушка была в моей жизни единственной тёплой душой, больше так жертвенное и безответно меня никто не любил. Так что папу не оправдывают множественный трудности, которые могли бы сделать его жестоким и злым. Когда мне хочется кого-нибудь убить, я вспоминаю бабушку. Всё же мне больше хочется быть похожей на неё, чем на отца. Спасибо ей за ту одну шестую тёплой кровушки, которую я могу кормить и выращивать в себе! А папа пусть покоится с миром, он больше никогда не поднимет руку на маленькую девочку — меня…
Теперь про сад.
Когда начали осваивать Донбасс, бабушка приехала откуда-то, где её носило всю молодость в поисках еды и крова, и здесь встретила деда. Ей было 34 года, когда она родила моего папу. И первый дом на улице Минской 71 они, насколько знаю, купили. Потом продали племяннице за 100 рублей, когда папа, уже будучи 35-летним мужиком, построил новый дом на окраине частного сектора микрорайона Малая Вергунка. Вот эта вот окраина и свела потом моего папу в могилу, когда её принялись застраивать, сносив папин сад под корень. Жестокие были времена, 1990-е…
А пока папа проделывал грандиозную работу: заложил фундамент дома, построил летнюю кухню, вырыл в глинистом обрыве двухкомнатную землянку, которая потом для нас, детей, стала самым любимым «домиком». О ней можно написать целую оду, об этой землянке. Папа строил дом на краю огромного оврага. Он думал, что туда никогда не доберётся цивилизация, потому что местность был труднодоступной, тяжело возделываемой и не пригожей для строительства. Эх, папа, папа…. Как же ты жестоко просчитался….
Но, тем не менее, детство своё, вплоть до 21 года, я провела в сказочно стране под названием Минская 110. Папа засыпал край оврага возле дома чернозёмом. Тоннами чернозёма. Мама даже точное количество самосвалов мне говорила, да я такое не запомнила, что-то около 20. Вместе с братом они обнесли этот участок забором из сосновых досок и принялись обживать. То, что я уже помню осознанно, а это лет с 5-7 (начало 1970-х), так это плодоносящие деревья приблизительно на 30 сотках, да такого размера, что верхушки торчали над ярком. Они хоть и росли на чернозёмной подушке искусственной террасы, но выглядели настолько внушительно, что наш сад регулярно переживал набеги местной шпаны, среди которой был мой первый муж, как он потом признался.
Терраса плавно переходила в перепонку между двумя соседними оврагами, где папа разбил огород. Что я запомнила очень ярко: мы с бабушкой перекапываем лопатами этот кусок земли не один день. Представьте: пятилетний ребёнок и семидесятилетняя бабушка — огород размером 50 на 50, лопатою! Но я любила работать с землёй. Наверное и бабушка. Она ведь была из крестьянской семьи, что-то передалось и мне. Зато какая картошка росла на этом кусочке земли! Вы уже наверняка не помните этот вкус старых сортов картошки, которых было мало, не то что сейчас. Мало, но вся вкусная. Сейчас разве найдёшь такую в разносортице чужеродных картошек, рассыпчатых и пресных?
Колорадских жуков собирали вручную, складывая вместе с яйцами в баночку с керосином. Как ни странно, но я любила и это дело. Может быть оттуда выросла моя любовь к поискам грибов? А ну-ка найди под листиком кладку ярко-красных яиц колорада, а потом ещё личинки собери? А жук тем временем падает на землю и пытается зарыться там, чтоб я его не нашла! Да куда там, сильнее следопыта, чем маленькая девочка с баночкой, в округе не найти! Поэтому наша картошка была всегда самой ранней, самой крупной, самой вкусной, на зависть всей округе.
Про зависть я узнала потом. В критической ситуации люди становятся языкатыми, и выдают многие тайны, которые хранили всю жизнь. Вот и в 2015 году я попала в такую струю откровений, когда узнала об этой зависти от подруги детства. Я ведь никогда не могла понять, почему её семья так меня ненавидит, и всегда запрещала дружить. Оказывается, мама этой подруги винит моего папу в том, что он спаивал их папу, когда перекрывал крышу и наливал шабашникам своей домашней самогонки. А ещё у нас был самый большой дом, самый урожайный сад, самая первая машина на весь квартал, и самый первый цветной телевизор в городе. «Электрон» за 715 рублей. Это когда зарплата моего папы была 120 рублей. Я уже не говорю о домашнем телефоне и ванной с горячей водой, что у нас были и о которых близлежащие домовладельцы могли только мечтать. Мечтать и тихо завидовать…
Планировку дома папа тоже придумал сам. Я больше нигде и никогда не встречала такой грамотной планировки: все три спальни и детская были изолированны друг от друга и не пересекались. Бабушкина спальня, разумеется, выходила на кухню, где бабушка проводила большую часть времени. Мама и папа спали рядом с залом, где стоял главный атрибут того времени — телевизор. Ещё у нас был огромный радиопроигрываетель на ножках под названием «Ригонда». Помните такую радиолу-тумбочку? Покрытый лаком, красивый, не портящий обстановку гибрид радио и проигрывателя пластинок, который умел орать на всю округу? И ещё в нашем зале росли экзотические растения, такие как пальма и драцена, привезённые мамой с далёкой тропической страны под названием Куба, куда её отправила «родная партия» сопровождать туристическую группу. Мама была председателем областной партийной организации обкома профсоюзов. Но об этом потом. А сейчас о папе.
Дом состоял из двух спален, детской комнаты, залы, коридора, большой кухни, застеклённой веранды и разных маленьких пристроек: котельной, над которой возвышалась ванная комната, где было всегда тепло; кладовки, где стоял бабушкин кованный сундук с залежами старинной обуви; курятника, он же крольчатник, он же козятник, в зависимости от того, какая живность там жила. Плюс просторный чердак, по которому я любила лазить в поисках клада. Сейчас вы улыбнётесь и не поверите, но однажды я его нашла, этот клад! Потом, правда, выяснилось, что это почерневшие от старости мамины колечки, выброшенные случайно с её поношенным халатом. Но от этого они не стали менее красивыми. Сейчас таких не делают: широкий серебряный ободок, покрытый толстой позолотой, ручная ковка, камушек с мастерской огранкой, дающей таинственный блеск обычному горному хрусталику. Мама всегда ценила только золото, она не понимала красоту других металлов, поэтому и выбросила. А я подобрала, отчистила, носила долго, пока их у меня не спёрли, эти два кольца. Но это тоже отдельная, весьма больная и большая история, о которой как-нибудь расскажу.
На чердаке ещё валялись залежи старых журналов и школьные тетради брата, который учился в 1960-е годы. Мне было интересно рассматривать эти тетрадки, заполненные чернильной ручкой, для меня это было экзотикой. В моё время уже использовались шариковые ручки, но в магазинах лежали чернильные, которыми я заболела после просмотра братовых тетрадей. Мне почему-то казалось, что эти ручки пишут красивей. И пару четвертей писала ими сочинения. И получала за них пятёрки и четвёрки. Наверное, учителей тоже мучила ностальгия, да так, что мелкие помарки они не замечали. Потом мне надоело чистить перо, промокать свежие записи промокашкой, следить за наполнением ручки, покупать чернила в баночках, не всегда качественные и одного цвета, и я снова перешла на шариковые ампулы.
Папа хотел достроить второй этаж. Он сделал на чердаке огромное окно на всю вертикальную сторону крыши, соорудил тяжёлую длинную лестницу, которую я никогда не могла поднять, и натаскал полный чердак досок, после чего моё «кладоискательство» стало весьма затруднительным. Единственное, что мне нравилось из всего этого процесса - это распиливание сосновых досок во дворе на циркулярной пиле. Весь двор был в стружках, на всю улицу пахло ёлкой, а в детской комнате так вообще можно было одуреть от счастья, поскольку циркулярка как раз стояла под её окном.
Второй этаж папа так и не построил, а мама до конца жизни пилила его похлеще той самой циркулярки за то, что потолок в зале прогнулся от ненужных досок, которые можно было бы и продать, особенно в нищие 90-е…
Ну, а пока до 90-х было далеко, я с упоением ждала весны, когда начнут распускаться почки на вербе, а потом появятся серёжки на тополях, растущих вдоль палисадника. Тополя было видно на въезде в город, если заезжать со стороны города Счастье, того самого, где сейчас находится многострадальная ТЭЦ - на «линии размежування». Счастье было на горе, а мы в низинке. И папа каждый раз, как только ехал из Северодонецка, искал наш дом по ровной линии высоких свечек-топольков, довольно улыбаясь. Он любовался своей талантливой работой, он был талантлив во всём, только не в семейных делах, здесь он был плохой психолог.
Жениться папе довелось дважды. Первая жена, я её отлично помню, родила ему в 1951 году мою драгоценную сестричку Люду, с которой мы были близки всегда, до самой её смерти. Характер у бабы Лиды — первой папиной жены — был не сахар. Она любила разносить сплетни, была злющей до беспредела, и сеструха сбежала от неё в 17 лет, выскочив замуж за первого, кто предложил. Когда однажды я наткнулась на фото молодой бабы Лиды, то была ошарашена её красотой. Яркая цыганская внешность, правильные черты лица, большие чёрные глаза. Куда это всё делось? Остались только чёрные глаза, сверкающие злобой, и сморщенное, перекошенное лицо. Казалось, что баба Лида никогда не улыбается, ничто не приносит ей радости. Она кайфует только от того, что кому-то там стало плохо, и нужно это с особым смаком разнести по округе, злорадствуя и кривляясь. При мне за ней ухаживало много мужиков, но все куда-то испарились, как только баба Лида становилась сама собой. Жизнь прожила она бездарную, даже паразитическую, пережила и дочь и первого мужа, а на похоронах никто даже слезинки не проронил, подружки только сплетничали, подсчитывая стоимость гроба и сравнивая её с доходами внуков.
При разводе папа еле отделался от первой жены, купив ей флигель. Тем самым отодвинул мечту про машину, на которую собирал многие годы. Но холостым ходил не долго, он был богат по тамошним меркам. Таким сложно оставаться в одиночестве. Моя мама начала истерить и доить сразу же, она умела это делать мастерски. К тому же родила ему очередную дочку. Откуда ж тут взяться любви и пониманию? Разве он мог понять, что я не виновата в том, что девкой родилась? Но он упорно этого не понимал, и я могла вызвать его гнев даже тем, что просто проходила мимо. В гневе папа был очень страшен, поэтому я обходила его стороной. Как ни старалась быть похожей на брата, всё равно он Юрку любил больше. Обидно то, что Юрка был не родной, он был мамин сын от первого брака. Но он был пацаном…
Но я отвлеклась от весны. Обиды накопились, что ли? Послушали, спасибо и на том.
Весной начинало цвести всё. Но буйнее всего цвёл куст черёмухи напротив окон детской. Не дерево, а именно огромный куст — он состоял из множества стволов. Наверное самосад какой-то, у нас была хорошая земля. Под черемухой папа поставил навес и длинный стол со скамейками, куда помещалось всё семейство. Нас было пятеро: папа, мама, бабушка, я и брат. Какое-то время даже шестеро, а потом и семеро — как настоящая семья. Брат женился, привёл в дом невестку, потом ушёл в армию. За эти два года папа со сватами пристроил к летней кухне флигель, переселил туда невестку, и по возвращении брата она чётко через 9 месяцев родила сына. Но семеро было очень недолго, бабушка умерла через месяц после рождения внука. Только успела меня успокоить по поводу того, что родилась не племянница, а очередной племянник, их и так было у меня уже двое, а хотелось девочку - племянницу. «Мальчики будут помогать носить тяжести», - говорила бабушка. Это был самый веский аргумент. Папу жизнь наказала двумя девочками, может быть поэтому он всю жизнь и мучился со спиной да ногами: во время стройки повредил позвоночник, поднимая огромный камень. Над папой жизнь ещё и поиздевалась — у нас, его детей, рождались только мальчики. А может это кто-то свыше решил больше его не гневить, ведь папа был страшен в своём гневе, мог испугать и Всевышнего? Только вдумайтесь в эти факты: у сестры родилось подряд два мальчика. Она забеременела третьим ребёнком, когда кормила грудью младшего сына. Узнала об этом только тогда, когда плод начал шевелиться, а это большой срок — около четырёх месяцев. Сестра всегда хотела девочку, но муж уговорил, что девочка будет потом, а пока и так тяжело тянуть двоих маленьких. Сестра сделала аборт, ей сказали что это девочка, и она укоряла себя до конца жизни, что не оставила её. Жалел и зять. Потому что больше детей у них не было. А со мной так вообще случилась мистическая история.
Первым у меня родился мальчик. Папа его любил, как и всех пацанов из нашей семьи. Когда Пашке было 9 лет, мама позвонила и сказала, что папа умирает, зовёт меня. Я думала, будет просить прощения. Но нет. Когда я примчалась, он лежал на смертном одре и никого не узнавал. Разговаривал с бабушкой, на маму говорил «эта женщина, которая ухаживает за мной», на меня сначала вообще никак не отреагировал, только всё время что-то просил. Он не спал трое суток, мучился от гангрены, стонал. Потом как-то прояснился во взгляде, и, смотря мимо нас, произнёс: «Ира приехала с мальчиком и девочкой. Мальчика вижу, а девочка где?»
...Девочку я родила через 10 лет после папиной смерти. А до этого ставили такой же диагноз, как и у сестры — бесплодие. Наверное, закончилось папино табу на девчонок, срок истёк гнева, что ли? А как иначе это пояснить? Когда на УЗИ смотрели пол моего «плода», я сказала, что и так знаю, кто там сидит. А потом разрыдалась и рассказала эту историю. Врачи рыдали вместе со мной, несмотря на огромную очередь в коридоре. В районной больнице есть душевные врачи, ещё не все вымерли по сёлам, дай бог им здоровья полечить нас подольше.
Ах да, чуть не забыла: в этой истории с родами присутствовала ведь и черёмуха! Есть у врачей такой закон: при кесаревом сечении, вынимая ребёнка, разбудить маму и показать ей дитя. Проснётся она или нет, это уже дело третье, главное, чтоб открыла глаза. Наркоз был настолько хорош, что я не хотела возвращаться в реальность. Мне вообще всегда тяжело просыпаться, настолько реальные и прекрасные сны вижу я. В этот раз мне тоже как наяву предстала черёмуха. Она цвела во всю мощь, а на фоне её стояли мои родные: папа, бабушка, брат, и, кажется, всё. Бабушка протягивала на руках голенького ребёнка, показывала мне его. А мне было так хорошо, тепло, уютно, что я просто попала в рай! Даже ругалась потом на медсестру, которая меня разбудила. Приняла укол и снова уснула. Мне снился брат. Теперь я поняла почему. Он умер через год, так и не увидев свою племянницу — единственную девочку в роду. Которая, к тому же, очень похожа на монголку или татарку, но тех кровей, папанькиных однозначно. Дурак ты, папа, что не хотел девчонок!
Черёмуху папа срубил как никчёмное деревцо. Уже не помню когда, но я долго плакала при виде этих пеньков напротив моего окна. Потом у нас была даже война — он везде тыкал грецкие орехи, а я их выкапывала. Тогда только начался бум с этими орехами, их принимали кооперативные магазины по 5 рублей за килограмм. На всю жизнь запомню, как быстро растёт это деревцо и насколько длинный у него корень, хрен докопаешься. Так что это бесполезное занятие быстро мне надоело, и я принялась исследовать нижний сад, который папа к тому времени слегка забросил. Он обгородил очередной участок наверху сеткой рабицей и начал там выращивать всякую экзотику: японскую айву, лимонник, иргу. Всё это было гадким на вкус, поэтому я ползала внизу, набивая желудок до отвала старыми русскими сортами яблок, вишен, черешен, шелковицы и абрикос. Об абрикосовом рае я где-то писала, сейчас напишу о шелковице. Её у нас росло несколько сортов. Причём всё почти были самосадами, как я понимаю. Белые, чёрные, жёлтые сорта переплелись между собой и появились разноцветные гибриды: одна ягодка чёрная, одна белая, а то и пополам — в одной ягодке и белое, и чёрное. Они созревали в разное время, выбор был большой, только доступность разная. Шелковица вырастает высокой, не каждую ягодку достанешь и сорвёшь. Самая вкусная, что обидно, росла над курятником. Она была очень высокой и раскидистой. Если и можно было достать ягоды, залезая на забор, то только через кур. А у них был такой злобный петух, что я туда не отваживалась заходить. Так и наблюдала, как куры топчутся по этому добру, трамбуя его в куриный помёт, загребая грязью то, что не успели склевать.
Петух был настолько дурной, что и в сад какое-то время невозможно было выйти — он сторожил из кустов и нападал неожиданно. Я ходила с дрыном, пыталась от него отбиться. Он подлетал высоко, целясь прямо в глаз. Однажды я даже пыталась его убить. Лупила изо всех сил дрыном, пытаясь попасть по тушке, по крыльям, по сердцу. Но он изворачивался, взлетал, орал, целясь в глаз. Если ещё и представить, что был весь в крови, а вокруг летали перья, то картина прямо из фильмов ужасов. История с петухом закончилась тогда, когда к маме пришла сотрудница с дочкой за абрикосами. Они поставили под деревом стремянку и запустили туда 12-летнюю дочку. Поверхность была неровной, поэтому они держали стремянку с двух сторон. И тут на них налетел петух! Они бросили стремянку и побежали в разные стороны. Стремянка упала, а Лилька повисла на дереве, горланя во всё горло. Материнский инстинкт сработал на чужом ребёнке — мама тут же поймала петуха и свернула ему шею. Петух поступил опрометчиво, он не знал, что такое человеческий материнский инстинкт. Холодец я ела с наслаждением, наконец-то я могу пастись в саду спокойно!
Папа любил делать деревьям прививки. Будучи при этом натурой увлекающейся, он быстро забывал о прежнем увлечении, полностью переключаясь на другое. Поэтому всякий раз удивлялся, если я приносила из сада что-то новое, которое он не садил. Нет, папа мой не был постоянным монстром, иногда на него снисходило просветление, и он даже расспрашивал меня, где я нашла очередное чудо? А потом начинал вспоминать, что когда-то тыкнул в землю крошечный саженец, подаренный кем-то из коллег. И выросла японская вишня. Нет, не сакура, но какая-то экзотическая, длинная, кислючая, годящаяся разве что в компот. А эта груша откуда взялась? Ах да, это же он привил к яблоне веточку груши и забыл. Ничего так получилось, нужно бы ещё куда-нибудь привить.
Таким образом у нас во дворе росла ветка персика, привитая к жёлтой сладкой сливе. Морозы раньше в Луганске были до 30 градусов, и персики не приживались просто так, только в виде прививок. Плодоносила ветка недолго, года через три засохла, но я на всю жизнь запомню этот концентрированный вкус мелких, сочных персиков крымских сортов. Разве их сравнить с иранскими кашеобразными? Или испанскими, сухими, которые привозят к нам ещё зелёными?
Была у нас ещё старая, толстая груша, на которой все ветки разных сортов. Поспевали ни в разное время, поэтому груши были всегда. Я росла настоящим скалолазом, потому что приходилось лазать по крышам, лестницам, деревьям, чтоб «обнести» всё это добро. Однажды подскользнулась на ягодах шелковицы, которые валялись на дюралюминиевом покрытии навеса, и получила травму позвоночника на всю жизнь. Да я и не в обиде, могло быть и хуже, когда я перелазила железный забор с острыми наконечниками и зацепилась юбкой за один из копьеобразных наконечников. Тогда я грохнулась удачно, не распоров себе живот, только юбку порвала. Но с тех пор презираю юбки, и даже немножко их боюсь.
А помните черешни старых сортов? Я их давно ищу на рынке, но они явно выродились вместе с развивающимся социализмом, не вернуть. Ягодки у этих черешен были продолговатые, чёрные, в беловатую точечку, а мякоть тёмная, сочная, сладкая. Такая, что текла по подбородку и склеивала пальцы, если был особо крупный урожай. У нас даже рос съедобный каштан. Куда он делся, уже не помню. Наверное папа срубил, как всё не нужное. Но вкус жаренных каштанов я помню до сих пор. Причём никто их мне не привозил из южный стран, а Турция в пролёте. У них не такое, пробовала и оттуда потом. Лучше, чем на Украинской земле, ничего не растёт. Я не поленюсь повторить в сто первый раз, может кто-то не читал: один азиат при мне мечтательно закатил глаза и произнёс: «Дааа, Украина, хороший земля…. Тут деревья сами растут»… Ждал, видно, уже тогда, что эту землю начнут им продавать…
Деревья у нас росли высокие. Но и построек было немало: крытая железом почти горизонтальная крыша веранды, дюралюминиевые два сарая, и самая любимая — грохочущая крыша гаража. Я там практически жила. Она была постелена не ровно, на ней лежал толстый ржавый лист железа, и каждый раз он раскатисто гремел, когда я залезала на крышу. Летом железо раскалялось словно сковорода, и тогда я переселялась в тенёчек — на дюралюминиевый навес сарая. Но там было не очень интересно: растущая рядом шелковица была невкусной, быстро отходила, потом дерево давало только тень, больше никакого толку. Но, тем не менее, я успела там несколько раз чуть ни убиться на этих ягодах, и ходила вечно в пятнах: шелковица очень мажется, хрен отмоешь. Зато над гаражом было эльдорадо!
Возле гаража были посажены 2 яблони, одна черешня, один грецкий орех и со стороны сада выходили кусты лещины. Всё это плодоносило в разное время, легко доставалось с крыши, и жить там было радостно всё лето, если только в полдень не пригревало слишком солнышко.
Когда начинала зреть черешня, я приглашала всю институтскую группу. Хватало обожраться всем, такая огромная была черешня. Помню, как мы с Иркой Никулиной еле сползали с крыши, держась за огромные животы. Перекладины лестницы трещали под нами, рискуя проломиться. Мы больше всех любили эту ягоду. Даже спорили, кто больше съест. А папа не возражал — он считал черешню бесполезным деревом: ни консервы из неё не сделаешь, ни сухофруктов, ни компота толкового. Так что ешьте, мне не жалко.
В саду у нас росла дикая груша. Под ней колючий кустарник крыжовника. На дереве постоянно селилась сорока, в кустарнике вил гнёздышко соловей. От сороки были сплошные неприятности — она была настоящей воровкой, причём любила только блестяшки. Я игралась на крыльце, раскладывая бусинки. Но стоило мне отвернуться, сорока их моментально тырила, а я сидела и ревела. Вот бы перетрусить это гнездо потом, когда вылупятся птенцы! Но так и не дошли до этого руки — гнездо было на огромной высоте, среди непролазных, колючих веток дички, на самой её вершине. Соловьиное гнездо было достать гораздо проще, хоть и в колючках крыжовника, но внизу. Хотя этого мне делать мне особо не хотелось. Каждый год я наслаждалась его брачными горлопанистыми песенками, и это не мешало мне сладко спать под них. Соловей выводил свои счастливые рулады на самом акустическом месте — среди высоченной вербы, разросшейся в низинке ярка, которую папа не засадил «полезными деревьями». В низинке осталась глина, там по весне скапливалась талая вода, а летом квакали лягушки, рос дурман, и лазить там не хотелось, на дне стояла потрескавшаяся, голая земля. Но зато в верхушках верб бурлила жизнь! Там резвились не только воробьи, но и ласточки, и скворцы. Ласточки тоже много лет вили гнездо над нашим порогом. Они присмотрели местечко на лампочке, и прицельно гадили нам на головы долгое время, пока папа не прибил фанерку. А скворцы, то вообще анекдот: они учились у петухов кукарекать. Выходишь во двор, а на дереве раздается «кукареку», и ты озадачен: как петух мог залезть на высоченную вербу? Ещё они имитировали разные звуки: от визга пилы до музыки. Про гавканье и мяуканье я вообще молчу — это было самое простое. Сколько себя помню, столько и жила у нас эта весёленькая, чёрная с беленькими вкраплениями птичка. Они живут долго, может даже сто лет. Если б не война…
Фото верб сохранилось. Качество, конечно, не ахти, но можно представить, как наш дом утопал в зелени, если есть у кого-то хорошее зрение. Дальше включить воображение — и ты у меня в гостях, в моём счастливом до безумия детстве. Это я сейчас понимаю, что оно было счастливым. А тогда раздражала бабушка с её гиперопекой, пугал папа, бесила мама. И даже брат часто злил, когда переключил своё внимание на девок, он был старше меня на 12 лет. Мне хотелось скорее вырасти и уехать оттуда, вырваться на свободу. Где ждали меня волки и падальщики, как беззащитную доверчивую слабачку. Но тогда я этого не понимала. А сейчас…
Сейчас почти каждую ночь во сне целую и глажу ладонями эти полы из квадратиков, трогаю этот зелёный дощатый забор, который любила красить свежей краской каждое лето. И этот фонарь с ртутной лампой, который папа включал каждую ночь. Он был единственным на весь тёмный переулок. И под ним вечно собиралась вся мошкара с околицы.
Тогда, в конце 70-х, только появился линолиум. Он был порезан на квадратики, и брат с папой несколько месяцев настилали полы на всю жилую площадь, сажая их на клей ПВА. А это ни много, ни мало, а целые 120 квадратов, даже не скромно по тем временам. В моей комнате под заказ сделали самые яркие полы: зелёные с красным. И знаете, они до сих пор как новенькие! Сейчас таких нет — чтоб приклеил, и на века. Я помню, где пролегала под полом труба отопления. Мне нравилось там прыгать босиком. Тёплые полы — это рай для ребёнка. И почти каждую ночь мне снится мой домик, моя землянка, вырытая в обрыве под летней кухней. Дверцу в эту «копанку» видно даже на фото. Вот она затерялась под кроной вербы, в лозе виноградной, под окнами флигеля, где жил мой брат с молодой женой.
Для того, чтоб туда спуститься, нужно было пройти вниз по крутым бетонным ступенькам, укреплённым железными уголками. Потом открыть железный каркас двери, обтянутый сеткой рабицей, низко-низко нагнуться, и пролезть в узкую дверь под землю. Сейчас, наверное, уже бы не пролезла, там было бы круто прятаться от врагов — не каждый проникнет. Брат мой был мелким и худым до конца жизни. Поэтому он там позже устроил свою мастерскую, сидел по ночам и паял. И я, дура, рядом, с открытым ртом. Это были самые счастливые минуты, когда брат разрешал мне посидеть рядышком, вдыхая испарения канифоли и качаясь над обрывом у ямы, где был установлен «тайный» второй котёл. Этот котёл нигде не был зарегистрирован, поэтому мои родители на таком отоплении и продержались до того времени, пока не начали ставить счётчики. Но тогда это было ой как опасно: качаться на задних ножках старого стула над этой ямой. Как я не загремела вниз? Брат вряд ли поймал бы, он был погружён с головой в свои изобретения, которые потом продавал, копя то на «Яву», то на «Жигуль», то на кооперативную квартиру. Единственное, что я собрала с его помощью, была цветомузыка. Чем и горжусь по сей день.
В землянке изначально был курятник. Я не знаю, кто и как мог залезть в дальнюю комнатку, я сама еле протискивалась сквозь узенькое окошко, которое дверями-то назвать нельзя, но именно там куры несли свои яички. А их надо было собирать. Мелкой меня, помню, отправляли на это дело. В 7 лет такой подвиг не трудно произвести. Тем более, что я любила везде лазить. А потом кур переселили, и туда вселился брат. Помню, как однажды рано-рано утром, прям на рассвете, батя забивал какое-то животное во дворе. Животное громко орало, визжало, папа матерился и бил его. Потом мама начала ходить в красивой шапке. Это была куница, вернее две. Они повадились душить кур и воровать яйца, папа поставил капкан и поймал вредителей. А до этого был лис, но я его не застала. Хорошо хоть не волк. А то я не жила бы в раю, это точно!
Потом рай украли. Начали строить квартала, камни из котлованов засыпали в наш яр. Вначале папа договорился, наш сад обошли. Рай продлился на какое-то время. Сад получился в яме, в воронке, обложенной огромными глыбами. И теперь любые ягоды можно было собирать внизу, осторожно перемещаясь по этим глыбам. Сад, конечно, стал доступен всем, но это был экстрим — ни один хулиган сломал ногу, убегая от папиных криков. Папа мой даже в старости был огромным и страшным во гневе, этого у него не отнять.
А потом эти камни начали зарастать, и там появилась трава, выровнялись полянки. Мама там пасла своих коз и читала газеты. О козах тоже можно написать отдельную оду, особенно как я давала им имена. Но это потом. А пока… Пока настали эти мерзкие 90-е. Землю нашу продали. Оказалось, что узаконено только 6 соток, остальное — самозахват. Каждое лето, приезжая на «папины корма», я теряла кусочек сада. То шелковица самая вкусная оказывалась за забором уже у соседа, то абрикос кто-то перегородил. Всё по закону. И вот наступил тот момент, когда яму с садом продали сыну директора рынка. Это была жуткая история, и даже с некой долей мистики. Хочется уделить ей отдельное внимание.
В те годы мне было как раз 25-27 лет. Самый расцвет сексуальности. Из гадкого утёнка я превратилась в лебедя, фигура у меня была мамина, ни один мужик не пропускал. И вот в тот период, когда я павой проплывала по кварталу Молодёжному, отшив Наташкиного дядю, в новостройках возле папиного дома ко мне прицепился мужик. Я не смогла пройти мимо, потому что он выгуливал породистого пса, а к собакам я всегда была не равнодушна. Так вот этот «олигарх» - видели бы вы его особняк — сначала приглашал меня выпить с ним коньячка, а потом, когда я отказалась, начал зазывать на Мальтивы. Но меня интересовала только собака, мужским вниманием я тогда и так была не обделена, хватало и без престарелых олигархов. Мужик сник, но не сдавался. Его напор перестал быть настойчивым, когда он узнал чья я дочь и куда иду. Сразу распрощался и исчез. Потом оказалось, что этот дядя — директор центрального рынка, а папин сад он выкупил для своего сына. И именно сын уничтожил папину жизнь, засыпал сад, моментально поставил на нём дом с колоннами, регулярно воровал у папы гусей, бессовестным образом перелезая через забор. Именно воровал! Сын директора центрального рынка! У которого тушек гусей, по идее, было хоть завались. Но так разве интересно? Гораздо интереснее — халява, и чувствовать себя хозяином жизни, унижая стариков...
Папа долго боролся. Он пробовал узаконить участок. Но тогда появилась коррупция, и папины деньги были ничто по сравнению с деньгами директора рынка. Когда тело «олигарха» нашли в посадке присыпанным листиками, я радовалась. Нельзя радоваться чужой смерти, я знаю. Но в этот раз я ощутила радость возмездия. Как и тогда, когда дом его сына пошёл под землю. Папин сад сожрал весь первый этаж. Одна из колонн проткнула покосившуюся крышу. Особняк устоял, но я наблюдала эту картину ещё много лет, сладостно позёвывая с чашкой чая на застеклённой папиной веранде по утрам. Жаль, что папа это не увидел. Он умер в 1998 году, на ноябрьские. Друзья звонили его поздравить, а мама отвечала: «Он уже в гробу». Я обкладывала его настрадавшееся тело ароматными листиками хризантем с его огорода, гладила по волосам и жалела о том, что так и не отважилась поговорить, когда он был жив. А мне очень хотелось, чтоб он мной гордился. Ведь я единственная из его детей, даже приёмного Юрки, достигла в этой жизни чего-то! Он не дожил до моего второго высшего образования, до моей должности зам. директора всего один год, представляете? Он не дожил до моих публикаций, до моей книги, до моего признания в рыболовной среде. А как хотелось, чтоб он услышал слова одного из рыбачков! Тот, пожимая мне руку, однажды сказал: «Ирка, ты настоящий мужик!» Но папа уже не услышит. Спи спокойно, мой тиран и мучитель. Я отпустила тебе все грехи, все побои и унижения, даже Дайну простила, первую свою большую собаку. Ведь ты зарыл её в саду. В том самом, который я так любила, под огромной вишней подбельской породы, вкусней которой я не ела никогда. Ты закопал мою любимую собаку, причиной гибели которой стал сам, в том месте, где росла лещина. И это место потом затянуло ненавистный дом сына директора рынка. Ты всё рассчитал. Умней тебя я так и не встретила мужика. Лучше тебя никто не умеет построить счастье, маленький житейский рай.